С некоторых пор я ненавидела и презирала всех мужчин. В моём сознании прочно укоренилась губительная мысль: «Все они одинаковые».

Такая позиция действовала на меня, как анестезия. Я, словно машина или робот, принимала их одного за другим, обслуживала, оттачивая мастерство. Я знала, что им нужно, чего они хотят, и я давала им это, заставляя кричать и биться в конвульсиях от наслаждения. Но с каждым новым разом я всё больше ожесточалась против них. Я стала ощущать потребность сделать больно, заставить страдать.

Подобная анестезия помогала мне и в общении с Виктором. Я не позволяла себе ласкового взгляда или мысли в его сторону. Я была холодна, как Снежная Королева. Но вместе с тем меня раздирали противоречия: с одной стороны, я хотела, чтобы он взял и сломал этот мой ледяной панцирь, растопил лёд своей любовью, разрушил мой сложившийся образ жизни и вырвал из крепких объятий порока. Но, с другой стороны, я не позволила бы ему этого сделать: слишком глубокой была моя рана, моя обида. Я мстила Виктору за причинённые мне боль и унижение, я наказывала его тем, что не была с ним теперь, когда он сам уже хотел этого.

Шло время. Не проходило и недели, чтобы он не позвонил: то узнать, как продвигаются поиски Ксюши, то просто внезапно звонил, как будто между прочим, справиться о моём настроении или пожелать мне спокойной ночи.

Подходил к концу декабрь, а каких-либо изменений или новостей о Ксюше так и не было. Уже три недели прошло, как она пропала. За это время были уже разосланы ориентировки с Ксюшиным фото и подписью: «Пропала». Помощник следователя, Скворцов связывался с Игорем, но ничего нового от него не услышал, кроме того, что знали и мы; а также вызвал в Киев родителей Ксюши. Приезжали её мать с отцом, общались со Скворцовым. Мама Ксюши была в слезах, места себе не находила, предполагая, так же, как и мы, самое худшее. Спустя два дня они вернулись домой, забрав с собой вещи Ксюши.

Но самое страшное было на прошлой неделе. Позвонила Натали и со слезами сказала, что звонил Скворцов, позвал нас на опознание. По его словам, на окружной нашли молодую девушку с перерезанным горлом, светловолосую, по описаниям похожую на нашу Ксюшу. При ней не было документов, поэтому нас попросили прийти на опознание.

Мы приехали в морг в сопровождении Скворцова, там нам пришлось какое-то время подождать. И лишь через полчаса мы попали в холодную комнату с характерным тошнотворным трупным запахом, смешанным с запахом формалина. Эти несколько минут, проведенные здесь, показались нам вечностью. Я никак не могла унять дрожь во всём теле, у меня пересохло во рту, а зубы стучали так, что, казалось, это было слышно даже в коридоре. Я видела, что с Натали творилось то же самое. Я взяла её руку и сжала. Стало немного спокойнее.

Под белой простынёй угадывалось тонкое девичье тело. Из-под края свисала прядь пшеничных волос. Мы застыли в напряжённом ожидании. Наконец, врач откинул простыню, открыв лицо мёртвой девушки. В первую секунду пришло облегчение – это была не Ксюша. В следующую секунду повергло в шок открывшееся зрелище. То ли случайно, то ли нарочно, врач откинул простыню ниже, чем было необходимо, и нашим взорам предстала страшная картина – багровая рана, поперёк пересекавшая шею девушки, из которой стремительно и мучительно вышла её жизнь.

Я отвернулась, Натали вскрикнула. Врач поспешно вернул покрывало обратно, а мы вместе со Скворцовым вышли в коридор. Натали была бледна, у меня тоже кружилась голова. К горлу подступала тошнота.

– Это не Ксюша, – сказала я тихо.

Натали в подтверждение моих слов молча кивнула.

– Девушки, простите за эту экзекуцию, – сказал Скворцов подавленно, – но иначе никак нельзя.

Он взял Натали за руку, и она облокотилась о его плечо.

– Натали, вам плохо? – встревоженно спросил Скворцов.

– Нет, всё в порядке, – еле слышно ответила Натали. – Просто переволновалась. Можно мне воды?

– Сейчас, одну минуту, я принесу, – сказал он, усадил Натали на скамейку и вбежал в ближайший кабинет.

Через секунду он выскочил со стаканом воды в руках и кинулся к Натали.

– Вам лучше? – спросил он, когда она немного отпила.

– Да, уже лучше, – ответила она. – Спасибо, Женя.

От неожиданности он широко раскрыл глаза. Натали впервые назвала его по имени, и это вызвало в парне бурю эмоций.

Она передала стакан мне, а затем сказала:

– Давайте уйдём отсюда поскорее. Здесь жутко и мрачно.

Мы покинули морг. На улице, на свежем морозном воздухе нам стало намного легче. Мы были рады, что убитая девушка оказалась не Ксюшей. Но ведь это тоже была молодая симпатичная девушка, её тоже, возможно, кто-то искал, кто-то ждал домой.

– Интересно, кто эта девушка в морге? – спросила я. – И кто мог с ней такое сделать? А главное, за что?

– А кто её знает, – сказал Скворцов, – наверное, проститутка какая-нибудь. Их чуть ли не каждую неделю находят в разных уголках города или на окружной: то с перерезанным горлом, как эта, то со свёрнутой шеей, то зарезанной. Многие так и остаются неопознанными. Ведь мало кто из них носит с собой документы.

– Вы так говорите, как будто это не люди, – возразила Натали, – как будто они заслужили такой участи.

– Простите меня, но они сами избрали свой путь, – ответил Скворцов.

– Может быть, вы и правы, – сказала я, – и они осознанно выбрали свою «профессию». Но никто не заслуживает такой страшной смерти, чем бы он ни зарабатывал себе на жизнь.

– И эта девушка, и остальные, которых вы находите, заслуживают, по меньшей мере, сочувствия, – добавила Натали.

– Простите, если задел вас, – сказал Скворцов. – Просто в нашей работе не принято задумываться о личности убитого, мы просто ищем того, кто совершил убийство, и стараемся восстановить справедливость.

– Ой, не смешите нас, Евгений Леонидович, – сказала Натали. – О какой справедливости вы говорите? Сегодня, когда всё решают деньги? Справедливость?! Ха!

– Почему вы так говорите? – спросил Скворцов.

– А вот вы мне ответьте, Евгений Леонидович, – сказала Натали, – мою подругу-стриптизёршу изнасиловал один подонок, довольно состоятельный и влиятельный подонок. Хотя она его никак не провоцировала. Вы станете добиваться его наказания?

– Натали, перестань, – сказала я.

– Подожди, Софи, я не называю сейчас имён, – продолжала Натали. – Так что же, Евгений Леонидович, вы сумеете доказать его вину, как вы думаете?

– Если ваша подруга сразу обратилась в милицию, судмедэкспертиза зафиксировала факт полового контакта и побоев, если таковые были, то, скорее всего… – Скворцов запнулся. – Конечно, иногда доказать факт изнасилования бывает сложно. Но это не значит, что невозможно.

– Вы меня не совсем поняли, – сказала Натали. – У него деньги. Он заплатит, где надо, и ваше следствие будет длиться вечно. А потом найдутся свидетели, которые якобы видели жертву насилия раньше в борделях и притонах, или на окружной. Девушку, которая и так натерпелась ужаса и унижения, обольют грязью, назовут шлюхой и, в конце концов, обвинят в том, что она сама спровоцировала несчастного мужика, чуть ли не сама его изнасиловала, а теперь деньги требует в обмен на своё заявление. Или вообще у насильника алиби нарисуется на момент изнасилования, с десятком свидетелей, готовых по минутам подтвердить пребывание его в тех или иных местах, никак не связанных с местом преступления. Но прежде всего от ведения дела отстранят таких вот следователей, как вы, Женя, которые стараются добиваться справедливости.

– Очень жаль, что вы так думаете, – ответил Женя.

– Да, я думаю именно так, – сказала Натали, глянув на меня. – И не только я.

Остаток пути мы прошли в молчании. Возле ближайшего метро мы расстались. Женя предложил проводить Натали, а я села в такси и вернулась к себе.

10

На светском балу, посвящённом наступающим новогодним праздникам, собрался весь бомонд столицы. Дамы сверкали бриллиантами и соперничали роскошью нарядов. Мужчины в смокингах держали в руках бокалы, наполненные вином из самых дорогих погребов южных французских провинций. В громадной бальной зале звучали вальсы венских классиков в исполнении лучшего оркестра, кружили пары танцующих в бальных нарядах, мягко горели свечи, а в перерывах между танцами лакеи бесшумно сновали с подносами, заполненными бокалами с вином и шампанским. Кругом царила атмосфера королевской роскоши.